Неточные совпадения
Был слух, что они томились где-то в подвале градоначальнического дома и что он самолично раз в
день, через железную решетку, подавал им
хлеб и воду.
На несколько
дней город действительно попритих, но так как
хлеба все не было («нет этой нужды горше!» — говорит летописец), то волею-неволею опять пришлось глуповцам собраться около колокольни.
На другой
день поехали наперерез и, по счастью, встретили по дороге пастуха. Стали его спрашивать, кто он таков и зачем по пустым местам шатается, и нет ли в том шатании умысла. Пастух сначала оробел, но потом во всем повинился. Тогда его обыскали и нашли
хлеба ломоть небольшой да лоскуток от онуч.
Там, где
дело шло до доходов, продажи лесов,
хлеба, шерсти, отдачи земель, Вронский был крепок, как кремень, и умел выдерживать цену.
— Здесь нечисто! Я встретил сегодня черноморского урядника; он мне знаком — был прошлого года в отряде; как я ему сказал, где мы остановились, а он мне: «Здесь, брат, нечисто, люди недобрые!..» Да и в самом
деле, что это за слепой! ходит везде один, и на базар, за
хлебом, и за водой… уж видно, здесь к этому привыкли.
Но вообще они были народ добрый, полны гостеприимства, и человек, вкусивший с ними хлеба-соли или просидевший вечер за вистом, уже становился чем-то близким, тем более Чичиков с своими обворожительными качествами и приемами, знавший в самом
деле великую тайну нравиться.
— Да я и строений для этого не строю; у меня нет зданий с колоннами да фронтонами. Мастеров я не выписываю из-за границы. А уж крестьян от хлебопашества ни за что не оторву. На фабриках у меня работают только в голодный год, всё пришлые, из-за куска
хлеба. Этаких фабрик наберется много. Рассмотри только попристальнее свое хозяйство, то увидишь — всякая тряпка пойдет в
дело, всякая дрянь даст доход, так что после отталкиваешь только да говоришь: не нужно.
И вот по родственным обедам
Развозят Таню каждый
деньПредставить бабушкам и дедам
Ее рассеянную лень.
Родне, прибывшей издалеча,
Повсюду ласковая встреча,
И восклицанья, и хлеб-соль.
«Как Таня выросла! Давно ль
Я, кажется, тебя крестила?
А я так на руки брала!
А я так за уши драла!
А я так пряником кормила!»
И хором бабушки твердят:
«Как наши годы-то летят...
a тут-то, как назло, так и хочется болтать по-русски; или за обедом — только что войдешь во вкус какого-нибудь кушанья и желаешь, чтобы никто не мешал, уж она непременно: «Mangez donc avec du pain» или «Comment ce que vous tenez votre fourchette?» [«Ешьте же с
хлебом», «Как вы держите вилку?» (фр.)] «И какое ей до нас
дело! — подумаешь.
И она опустила тут же свою руку, положила
хлеб на блюдо и, как покорный ребенок, смотрела ему в очи. И пусть бы выразило чье-нибудь слово… но не властны выразить ни резец, ни кисть, ни высоко-могучее слово того, что видится иной раз во взорах
девы, ниже́ того умиленного чувства, которым объемлется глядящий в такие взоры
девы.
В
день похорон мужа гонят с квартиры после моего хлеба-соли, на улицу, с сиротами!
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда
дело идет о насущном
хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
— А — не буде ниякого
дела с войны этой… Не буде. Вот у нас, в Старом Ясене,
хлеб сжали да весь и сожгли, так же и в Халомерах, и в Удрое, — весь! Чтоб немцу не досталось. Мужик плачет, баба — плачет. Что плакать? Слезой огонь не погасишь.
У нас — третьего
дня бабы собрались в Александро-Невску лавру
хлеба просить для ребятишек, ребятишки совсем с голода дохнут, — терпения не хватает глядеть на них.
Он плохо спал, встал рано, чувствуя себя полубольным, пошел в столовую пить кофе и увидал там Варавку, который, готовясь к битве
дня, грыз поджаренный
хлеб, запивая его портвейном.
— В кусочки, да! Хлебушка у них — ни поесть, ни посеять. А в магазее
хлеб есть, лежит. Просили они на посев — не вышло, отказали им. Вот они и решили самосильно взять
хлеб силою бунта, значит. Они еще в среду хотели
дело это сделать, да приехал земской, напугал. К тому же и
день будний, не соберешь весь-то народ, а сегодня — воскресенье.
— Да как это язык поворотился у тебя? — продолжал Илья Ильич. — А я еще в плане моем определил ему особый дом, огород, отсыпной
хлеб, назначил жалованье! Ты у меня и управляющий, и мажордом, и поверенный по
делам! Мужики тебе в пояс; все тебе: Захар Трофимыч да Захар Трофимыч! А он все еще недоволен, в «другие» пожаловал! Вот и награда! Славно барина честит!
Он стал хвастаться перед Штольцем, как, не сходя с места, он отлично устроил
дела, как поверенный собирает справки о беглых мужиках, выгодно продает
хлеб и как прислал ему полторы тысячи и, вероятно, соберет и пришлет в этом году оброк.
Ты все это знаешь, видел, что я воспитан нежно, что я ни холода, ни голода никогда не терпел, нужды не знал,
хлеба себе не зарабатывал и вообще черным
делом не занимался.
Он вспомнил Ильин
день: устриц, ананасы, дупелей; а теперь видел толстую скатерть, судки для уксуса и масла без пробок, заткнутые бумажками; на тарелках лежало по большому черному ломтю
хлеба, вилки с изломанными черенками.
Он, с огнем опытности в руках, пускался в лабиринт ее ума, характера и каждый
день открывал и изучал все новые черты и факты, и все не видел
дна, только с удивлением и тревогой следил, как ее ум требует ежедневно насущного
хлеба, как душа ее не умолкает, все просит опыта и жизни.
— А это что? — прервал Илья Ильич, указывая на стены и на потолок. — А это? А это? — Он указал и на брошенное со вчерашнего
дня полотенце, и на забытую на столе тарелку с ломтем
хлеба.
Так! было время: с Кочубеем
Был друг Мазепа; в оны
дни,
Как солью,
хлебом и елеем,
Делились чувствами они.
— Да, а ребятишек бросила дома — они ползают с курами, поросятами, и если нет какой-нибудь дряхлой бабушки дома, то жизнь их каждую минуту висит на волоске: от злой собаки, от проезжей телеги, от дождевой лужи… А муж ее бьется тут же, в бороздах на пашне, или тянется с обозом в трескучий мороз, чтоб добыть
хлеба, буквально
хлеба — утолить голод с семьей, и, между прочим, внести в контору пять или десять рублей, которые потом приносят вам на подносе… Вы этого не знаете: «вам
дела нет», говорите вы…
И Татьяна Марковна, наблюдая за Верой, задумывалась и как будто заражалась ее печалью. Она тоже ни с кем почти не говорила, мало спала, мало входила в
дела, не принимала ни приказчика, ни купцов, приходивших справляться о
хлебе, не отдавала приказаний в доме. Она сидела, опершись рукой о стол и положив голову в ладони, оставаясь подолгу одна.
— Будешь задумчив, как навяжется такая супруга, как Марина Антиповна! Помнишь Антипа? ну, так его дочка! А золото-мужик, большие у меня
дела делает:
хлеб продает, деньги получает, — честный, распорядительный, да вот где-нибудь да подстережет судьба! У всякого свой крест! А ты что это затеял, или в самом
деле с ума сошел? — спросила бабушка, помолчав.
Желает она в конце зимы, чтоб весна скорей наступила, чтоб река прошла к такому-то
дню, чтоб лето было теплое и урожайное, чтоб
хлеб был в цене, а сахар дешев, чтоб, если можно, купцы давали его даром, так же как и вино, кофе и прочее.
Я обиделся на французские
хлебы и с ущемленным видом ответил, что здесь у нас «пища» очень хорошая и нам каждый
день дают к чаю по целой французской булке.
Этот вопрос об еде я обдумывал долго и обстоятельно; я положил, например, иногда по два
дня сряду есть один
хлеб с солью, но с тем чтобы на третий
день истратить сбережения, сделанные в два
дня; мне казалось, что это будет выгоднее для здоровья, чем вечный ровный пост на минимуме в пятнадцать копеек.
Чрез час каюты наши завалены были ящиками: в большом рыба, что подавали за столом, старая знакомая, в другом сладкий и очень вкусный
хлеб, в третьем конфекты. «Вынеси рыбу вон», — сказал я Фаддееву. Вечером я спросил, куда он ее
дел? «Съел с товарищами», — говорит. «Что ж, хороша?» «Есть душок, а хороша», — отвечал он.
Думали же прежде, что здесь не родится
хлеб; а принялись с уменьем и любовью к
делу — и вышло, что родится.
— Нельзя нашему брату, Василий Карлыч, — заговорил остроносый худой старик. — Ты говоришь, зачем лошадь пустил в
хлеб, а кто ее пускал: я день-деньской, а
день — что год, намахался косой, либо что заснул в ночном, а она у тебя в овсах, а ты с меня шкуру дерешь.
Были тут крупные хлебные коммерсанты, ворочавшие миллионами пудов
хлеба ежегодно, были скупщики сала, пеньки, льняного семени, были золотопромышленники, заводчики и просто крупные капиталисты, ворочавшие банковскими
делами.
Ел он, как говорили (да оно и правда было), всего лишь по два фунта
хлеба в три
дня, не более; приносил ему их каждые три
дня живший тут же на пасеке пасечник, но даже и с этим прислуживавшим ему пасечником отец Ферапонт тоже редко когда молвил слово.
В Страстную же седмицу от понедельника даже до субботнего вечера,
дней шесть,
хлеб с водою точию ясти и зелие не варено, и се с воздержанием; аще есть можно и не на всяк
день приимати, но, яко же речено бысть, о первой седмице.
Но что сие сравнительно с вами, великий отче, — ободрившись, прибавил монашек, — ибо и круглый год, даже и во Святую Пасху, лишь
хлебом с водою питаетесь, и что у нас
хлеба на два
дня, то у вас на всю седмицу идет.
На следующий
день, когда я проснулся, солнце было уже высоко. Мои спутники напились чаю и ждали только меня. Быстро я собрал свою постель, взял в карман кусок
хлеба и, пока солдаты вьючили мулов, пошел вместе с Дерсу, Чжан Бао и А.И. Мерзляковым к реке Билимбе.
Следующий
день, 31 августа, мы провели на реке Сяо-Кеме, отдыхали и собирались с силами. Староверы, убедившись, что мы не вмешиваемся в их жизнь, изменили свое отношение к нам. Они принесли нам молока, масла, творогу, яиц и
хлеба, расспрашивали, куда мы идем, что делаем и будут ли около них сажать переселенцев.
Впрочем, в
деле хозяйничества никто у нас еще не перещеголял одного петербургского важного чиновника, который, усмотрев из донесений своего приказчика, что овины у него в имении часто подвергаются пожарам, отчего много
хлеба пропадает, — отдал строжайший приказ; вперед до тех пор не сажать снопов в овин, пока огонь совершенно не погаснет.
Даже, бывало, в праздничные
дни,
дни всеобщего жалованья и угощения хлебом-солью, гречишными пирогами и зеленым вином, по старинному русскому обычаю, — даже и в эти
дни Степушка не являлся к выставленным столам и бочкам, не кланялся, не подходил к барской руке, не выпивал духом стакана под господским взглядом и за господское здоровье, стакана, наполненного жирною рукою приказчика; разве какая добрая душа, проходя мимо, уделит бедняге недоеденный кусок пирога.
— Что? грозить мне вздумал? — с сердцем заговорил он. — Ты думаешь, я тебя боюсь? Нет, брат, не на того наткнулся! чего мне бояться?.. Я везде себе
хлеб сыщу. Вот ты — другое
дело! Тебе только здесь и жить, да наушничать, да воровать…
Разве в хороший летний
день велит заложить беговые дрожки и съездит в поле на
хлеба посмотреть да васильков нарвать.
Да и теперь еще население его, в ожидании лучших
дней, перебивается с
хлеба на квас.
Но и на новых местах их ожидали невзгоды. По неопытности они посеяли
хлеб внизу, в долине; первым же наводнением его смыло, вторым — унесло все сено; тигры поели весь скот и стали нападать на людей. Ружье у крестьян было только одно, да и то пистонное. Чтобы не умереть с голода, они нанялись в работники к китайцам с поденной платой 400 г чумизы в
день. Расчет производили раз в месяц, и чумизу ту за 68 км должны были доставлять на себе в котомках.
Надо было выяснить, каковы наши продовольственные запасы. Уходя из Загорной, мы взяли с собой
хлеба по расчету на 3
дня. Значит, на завтра продовольствия еще хватит, но что будет, если завтра мы не выйдем к Кокшаровке? На вечернем совещании решено было строго держаться восточного направления и не слушать более Паначева.
— Оно очень прозаично, m-r Бьюмонт, но меня привела к нему жизнь. Мне кажется,
дело, которым я занимаюсь, слишком одностороннее
дело, и та сторона, на которую обращено оно, не первая сторона, на которую должны быть обращены заботы людей, желающих принести пользу народу. Я думаю так: дайте людям
хлеб, читать они выучатся и сами. Начинать надобно с
хлеба, иначе мы попусту истратим время.
От этого через несколько времени пошли дальше: сообразили, что выгодно будет таким порядком устроить покупку
хлеба и других припасов, которые берутся каждый
день в булочных и мелочных лавочках; но тут же увидели, что для этого надобно всем жить по соседству: стали собираться по нескольку на одну квартиру, выбирать квартиры подле мастерской.
— А вот и я готов, — подошел Алексей Петрович: — пойдемте в церковь. — Алексей Петрович был весел, шутил; но когда начал венчанье, голос его несколько задрожал — а если начнется
дело? Наташа, ступай к отцу, муж не кормилец, а плохое житье от живого мужа на отцовских
хлебах! впрочем, после нескольких слов он опять совершенно овладел собою.
Дубровских несколько лет в бесспорном владении, и из
дела сего не видно, чтоб со стороны г. Троекурова были какие-либо до сего времени прошения о таковом неправильном владении Дубровскими оного имения, к тому по уложению велено, ежели кто чужую землю засеет или усадьбу загородит, и на того о неправильном завладении станут бити челом, и про то сыщется допрямо, тогда правому отдавать тую землю и с посеянным
хлебом, и городьбою, и строением, а посему генерал-аншефу Троекурову в изъявленном на гвардии поручика Дубровского иске отказать, ибо принадлежащее ему имение возвращается в его владение, не изъемля из оного ничего.
— В самом
деле, уж какой вы, на вас и сердиться нельзя… лакомство какое! сливки-то я уже и без вашего спроса приготовила. А вот зарница… хорошо! это к
хлебу зарит.